еврей
ЕВРЕ́Й. Русское название «еврей» восходит через старославянский к древнегреческому хебрайос; византийское эврэос, которое, в свою очередь, происходит от ивритского самоназвания עִבְרִי (иври; Быт. 14:13; 39:14, 17; 41:12; Исх. 2:11; Втор. 15:12; Иона 1:9 и другие места). Буквальное значение названия иври — `[пришелец] с той стороны` — оставляет неясным, имелась ли в виду река Евфрат или какой-либо иной географический рубеж (о возможных значениях названия иври см. также Авраам). От греческого хэбрайос происходит латинское хебреус (hebraeus), к которому восходят английское хибрю (Hebrew), немецкое хебрэер (Hebräer), французское хебрю (Hebreu), итальянское эбрео (ebreo), испанское хебрео (hebreo) и т. д. Русские названия «иудей» и «жид» восходят к греческому иудайос, которое происходит от ивритского יְהוּדִי (иехуди; Иер. 34:9; Зх. 8:23; Эсф. 2:5; 3:4 и другие места). К ивритскому иехуди восходит, в свою очередь, и латинское йудеус (judaeus), от которого происходят английское джю (Jew), французское жюиф (Juif), немецкое йуде (Jude), польское жид (żyd) и т. д.
Изначальное название иехуди относилось к потомкам (колену) Иехуды (см. также Колена Израилевы), впоследствии — к жителям Иудейского царства вне зависимости от их племенной принадлежности. После падения Израильского царства название иехуди потеряло специфическую связь именно с Иудейским царством и превратилось в термин, обозначающий национально-религиозную принадлежность вне связи с какой-либо территорией или племенными границами. Говорившие на иврите евреи Эрец-Исраэль обычно называли себя Исраэль (`Израиль`), и начиная со времени Эзры последний термин почти полностью вытеснил в иврите все остальные названия.
В библейский период евреем являлся всякий, кто принадлежал к еврейскому национально-религиозному сообществу — даже если он не происходил от одного из колен Израилевых. Положение принципиально изменилось после возвращения из вавилонского пленения (538 г. до н. э.). Падение Израильского, а затем и Иудейского царств сопровождалось насильственным выселением завоевателями части еврейского населения и переселением в Эрец-Исраэль неевреев. Следствием этого были смешанные браки, угрожавшие дальнейшему существованию еврейского народа как самостоятельной этнической единицы, и ослабление национально-религиозного сознания у евреев, остававшихся в стране. В противоположность евреям, которые оставались в период изгнания в Эрец-Исраэль, евреи, вернувшиеся из вавилонского пленения, обладали обостренным национально-религиозным самосознанием. Опасаясь ослабления национально-религиозного самосознания и у евреев, вернувшихся из Вавилона, Эзра потребовал от тех из местных евреев, кто желал сохранить верность еврейству, развестись с чужеплеменными женами (Эз. 9–10), поскольку, по его мнению, смешанные браки были одним из факторов отхода от иудаизма. Принадлежность к общине определялась теперь, в первую очередь, на основании религиозного критерия, и община признавала своими членами лишь тех, кто принимал на себя религиозные обязательства. Санкция Эзры позволила отделить еврейскую общину от маргинальных групп (например, самаритян).
Строго религиозный критерий еврея, введенный Эзрой и его соратником Нехемией, привел к культурно-религиозному обособлению евреев от языческого мира, и хотя контакты с эллинистическим миром (завоевание Эрец-Исраэль Александром Македонским в 332 г. до н. э.) имели на первых порах дружественный характер, столкновение между еврейством и эллинизмом было неизбежно.
Гонения Антиоха IV Эпифана — первые религиозные преследования в античном мире — повлекли за собой полный разрыв между евреями, сохранившими верность национально-религиозной традиции, и эллинистическими властями и эллинизированными евреями, отошедшими от национальных традиций. Борьба евреев против насильственной эллинизации вылилась в восстание Маккавеев (167 г. до н. э.; см. Хасмонеи). Несмотря на то, что евреи эллинистической диаспоры усвоили эллинистическую культуру и пользовались греческим языком в качестве разговорного, они сохраняли верность иудаизму. В эту эпоху благодаря общению язычников с евреями диаспоры прозелитизм (см. Прозелиты) стал распространенным явлением в эллинистическом мире. Отношение Талмуда к принявшим иудаизм язычникам было особенно бережным (БМ. 58б). Однако наиболее характерным для этого периода было быстро увеличивавшееся число так называемых себоменой (`почитатели` на греческом) — неевреев, признававших основы еврейской веры (в первую очередь, монотеизм), но не перешедших в иудаизм и не соблюдавших еврейских религиозных предписаний. К 1 в. н. э. их, по некоторым данным, насчитывалось несколько миллионов. С точки зрения выработанных к тому времени в иудаизме критериев, себоменой не считались евреями. Подобное же отношение установилось к нарождавшемуся христианству: обратившийся в христианство нееврей не считался евреем, в то время как еврей, принявший христианство (см. Иудеохристиане), продолжал, в основном, рассматриваться как еврей согласно правилу: «Еврей, даже согрешив, остается евреем» (Санх. 44а), хотя в других отношениях (главным образом правовых) он не считался евреем (Кид. 18а; Гит. 44а; Ав. Зар. 34а). В 66 г. н. э., в начале еврейского антиримского восстания, иудеохристиане покинули Иерусалим и переселились в Пеллу. Этот акт положил начало разрыву между иудаизмом и христианством.
К концу 1 в. в Амиду была включена особая бенедикция, которую некоторые авторитеты толкуют как направленную, в первую очередь, против христиан. В это же время римские власти официально признали христианство самостоятельной религией, и император Нерва (96–98) освободил евреев, принявших христианство, от налога фискус йудаикус (fiscus judaicus). Разрыв еще более углубился во время Бар-Кохбы восстания (132–135) и предшествовавших ему восстаний евреев Киренаики и Египта во времена Траяна: в этот период руководство христианскими общинами почти полностью перешло к христианам из язычников и христианство окончательно отделилось от иудаизма.
Относительно возникшего в 8 в. движения караимов, отвергавших все послебиблейское законодательство, включая Талмуд, среди законоучителей преобладало мнение, что правовые нормы, которым следуют караимы, исключают их из еврейства. Однако, несмотря на резкую взаимную полемику, на ежегодно провозглашавшиеся раббанитами отлучения караимов, несмотря на отказ караимов признавать авторитет духовных и общественных лидеров вавилонской диаспоры — гаонов и эксилархов (поскольку те были раббанитами) — обе группы ожидали общего национально-религиозного избавления: караимы разделяли общую судьбу еврейского народа, и в глазах евреев (как и большинства неевреев) были евреями. Где бы ни жили караимы, они всегда рассматривались как принадлежащие к еврейской общине, и браки между караимами и евреями-раббанитами не прекращались вплоть до 16 в. Единственным исключением была Россия, где в 1795 г. в отношении караимов были отменены законодательные ограничения, направленные против евреев, и с течением времени караимы перестали рассматривать себя как часть еврейского народа.
Признавая свою связь с иудаизмом, как христианство, так и ислам стремились привлечь к себе евреев не только путем убеждения, но зачастую и насильственными мерами. Сложным переплетением внешних и внутренних факторов характеризовалась идентификация еврея, насильственно обращенного в другую религию (см. Крещение насильственное, Отступничество) и тайно сохранявшего верность родной вере (см. Марраны) или окончательно порвавшего с ней. Под властью ислама насильственно обращенные евреи образовывали замкнутые группы, с течением времени растворявшиеся в окружающей мусульманской среде, хотя известны случаи возвращения значительного числа обращенных в ислам или их потомков к открытому исповеданию иудаизма при благоприятном стечении обстоятельств (см. Бухарские евреи, Иран). Христианство в большинстве случаев подозрительно относилось не только к самим обращенным, но и к их потомкам. Католическая инквизиция жестоко преследовала новообращенных евреев, подозреваемых в сохранении еврейской веры, и их потомков: в Испании был издан специальный закон о «чистоте крови», устанавливавший особый статус для обращенных в христианство сравнительно с исконными христианами.
Возвращавшиеся в лоно иудаизма, число которых особенно увеличилось в 17–18 вв., считались евреями, и раввинистические авторитеты (например, Маймонид; см. Яд., Хилхот тшува 3:14; 7:8) строго запрещали напоминать этим людям об их прошлом. Применительно к марранам галахический критерий (см. Галаха), согласно которому насильственно обращенный, хотя и рассматривается как совершивший тяжкий проступок, тем не менее продолжает считаться евреем, вызвал противоречивые интерпретации, поскольку обращение марранов не всегда было принудительным и подчас диктовалось имущественными соображениями и нежеланием бежать из Испании. Мнения раввинистических авторитетов относительно принадлежности марранов к еврейству разделились. Придерживавшийся наиболее либеральной точки зрения Цемах Дуран полагал, что даже считая маррана подлинным отступником, согласно Галахе, его следует рассматривать как еврея; Я‘аков Берав, сам бежавший из Испании, чтобы избежать насильственного крещения, считал, что марранов следует рассматривать как неевреев во всех аспектах религиозного права, кроме законов о браке и разводе. Однако на практике отношение еврейской общины к марранам не определялось галахическими соображениями: на протяжении 15–16 вв. всюду, где бы ни появлялись марраны, заявлявшие о своем еврействе — в Венеции, Бордо, Гамбурге или других городах, — они принимались в общину. Мужчины проходили обряд обрезания, действительность браков марранов торжественно подтверждалась, и, как правило, сомнения раввинистических авторитетов оставались лишь теорией перед лицом акта возвращения.
Отделение от еврейства оставалось не окончательным в течение веков и в случае дёнме — тех последователей Саббатая Цви, которые вслед за ним приняли ислам. Раввины называли дёнме «еврейскими грешниками», но не «людьми, отторгнутыми от Израиля». Долгое время существовала точка зрения, сформулированная Маймонидом в «Иггерет ха-нехама» («Послание утешения»), согласно которой переход в ислам — в отличие от перехода в христианство, — не являясь отрицанием единства Бога, не тождествен переходу к идолопоклонству, и обращенным в ислам достаточно втайне исполнять основные предписания иудаизма, чтобы оставаться евреями.
Если еще в 17–18 вв. принадлежность к еврейству в глазах общины определялась галахическими критериями (происхождение от матери-еврейки или принятие иудаизма), а в глазах неевреев — вероисповеданием (а потому переход из иудаизма в другую религию был единственно возможным способом изменения статуса), то с наступлением эпохи эмансипации религия постепенно перестает служить основанием правового статуса. Принадлежность к тому или иному вероисповеданию более не является основанием правового статуса лица; выбор религии рассматривается теперь как личное дело индивида, и закон предусматривает право граждан на свободу ассоциации для отправления религиозных культов. Возникший в этих условиях реформизм в иудаизме выдвинул новое определение еврея как лица, исповедующего иудаизм, который в основном рассматривался как этическая доктрина.
Во второй половине 19 в., когда либерализм в Европе и Северной Америке достиг расцвета, не требовалось никаких формальных шагов для разрыва с еврейской общиной. В Австрии и Пруссии, где граждане были обязаны платить особый налог в пользу своей конгрегации, для выхода из общины достаточно было объявить себя лицом во вневероисповедном состоянии, что освобождало от уплаты налога и таким образом прекращало формальную принадлежность к общине. Несмотря на это, многие евреи, формально вышедшие из общины, сохраняли чувство принадлежности к еврейскому народу. Возникновение добровольных общественных культурных и филантропических еврейских организаций (как в отдельных странах, так и международных, например Альянс) открывало возможность реализовать это чувство в практической деятельности на пользу еврейского народа. Появилась фигура маргинального еврея, пытающегося совместить в себе ощущение общности с еврейством и сознание принадлежности к нееврейскому национальному большинству, интегральной частью которого он стремился стать.
Многие, однако, верили, что евреи смогут достичь равенства лишь путем полной ассимиляции, которая положит конец существованию еврейства как такового. Участие евреев в прогрессистских и революционных движениях являлось как сознательным отрицанием своей специфической национальной принадлежности (борьба за права всех угнетенных), так и одновременно выражением некоторых сторон самого еврейства с его мессианскими упованиями на будущее. Евреи стали настолько заметны в современных движениях за социальные реформы, политическую революцию, новые формы мировоззрения, новаторство в литературе и искусстве, что консервативные круги начали рассматривать эти движения как «порождение еврейского духа», хотя участие евреев в этих движениях было явлением, сопутствующим ассимиляции. К прежним религиозным и экономическим объяснениям неприязни к евреям (Вольтер, Прудон, Фурье и другие) прибавились новые аргументы о неизменной культурной чужеродности даже наиболее ассимилированных евреев (см. Антисемитизм).
В отличие от Западной Европы и Северной Америки в Восточной Европе и Российской империи, где в 19 в. – начале 20 в. была сосредоточена большая часть еврейского народа, а также в ближневосточных и североафриканских странах продолжало доминировать традиционное понимание принадлежности к еврейству как со стороны самих евреев, так и со стороны национального большинства, сохранившего взгляд на еврея как на члена обособленной национально-религиозной группы. Во время массовой эмиграции евреев России и Восточной Европы на Запад, главным образом в США, эмигранты переносили на новую родину как традиционный уклад жизни, так и традиционную точку зрения на принадлежность к еврейству, зачастую сохраняемые их потомками.
В этот период с наибольшей полнотой проявилось действие двух в равной мере характерных для еврейской истории тенденций — центробежной и центростремительной. Первая тенденция выражалась в стремлении полностью интегрироваться в окружающем обществе, разрушив все барьеры, отделяющие еврея от этого общества, — воздвигаемые как средой, так и сознанием самого еврея. Однако подъем национализма в Европе показал, что идентификация с окружающим обществом может означать только идентификацию с той или иной определенной нацией. Особенно сложной эта проблема оказалась в многонациональных государствах, где евреи были поставлены перед выбором присоединения либо к господствующей, либо к подвластным нациям. В большинстве евреи идентифицировали себя с народами, обладавшими в данном обществе наиболее развитой культурой; вместе с тем многие, учитывая уроки еврейской истории, сочувствовали угнетенным народам и низшим классам общества и включались в их борьбу за национальное и социальное освобождение. Однако даже участие в национальной борьбе угнетенных наций не могло обеспечить евреям возможность самоотождествления с этими народами: достигнув национального освобождения, эти народы не были готовы безоговорочно принять евреев в свою среду. Во всех странах, где жили евреи, продолжал существовать антисемитизм, достигший апогея в расистской теории нацизма.
Все эти внешние факторы наряду с инстинктом национального самосохранения и чувством принадлежности к одному из древнейших народов, создавшему великую культуру и не утратившему жизненных сил на протяжении трех тысяч лет, привели к усилению центростремительной тенденции в еврействе. Эта тенденция нашла выражение как в усилении религиозно-культурных национальных традиций, так и в поисках нового содержания и форм для национальной жизни — от разных компромиссов между национальным традиционализмом и современным светским обществом до чисто секулярного национализма. В период между двумя мировыми войнами были предприняты попытки осуществить в ряде стран Восточной Европы (Польше, Румынии, Литве, Латвии) культурную и общественную автономию евреев (см. Автономизм, Бунд) и усилить национальное самосознание путем развития еврейской секулярной культуры. Большинство еврейских детей в этих странах получало еврейское воспитание в школах на иврите и на идиш, обширная литература на этих языках имела значительный круг читателей.
Самое радикальное решение проблемы еврейского самоопределения было предложено сионизмом, объявившим своей целью полную нормализацию жизни еврейского народа путем репатриации в Эрец-Исраэль, где будет создано национальное хозяйство, возрожден древний язык народа — иврит, обновлена еврейская культура и восстановлена еврейская государственность. Сионизм сыграл важную роль в формировании национального самосознания евреев, в первую очередь — в Восточной Европе. Однако несмотря на политические достижения сионистского движения и на значительные успехи поселенческой деятельности в подмандатной Палестине, лишь небольшая часть евреев переселилась в этот период в Страну Израиля. С приходом к власти в Германии нацистов (1933) еврейское население Палестины насчитывало четверть миллиона человек, тогда как в других странах проживало в это время около шестнадцати миллионов евреев.
В то время как в странах Запада, в первую очередь — в США, принадлежность к еврейству основывалась на внутреннем самоопределении и внешне обычно выражалась в добровольном вступлении в одну из религиозных еврейских конгрегаций — ортодоксальную, консервативную (см. Консервативный иудаизм) или реформистскую, в СССР была введена обязательная регистрация национальности (1930), хотя формальная принадлежность к еврейской национальности не всегда совпадала с самоидентификацией тех, кого регистрировали как еврея, и многие из тех, кто официально числился евреем и рассматривался в качестве такового окружающими, фактически утратили всякую связь с еврейством (в особенности после жестоких гонений на еврейскую религию и разгрома еврейской культуры) и отождествляли себя с национальным большинством среди которого они жили.
В середине 20 в. произошло два величайших, диаметрально противоположных события в еврейской истории — уничтожение европейского еврейства (свыше трети еврейского народа) в ходе Второй мировой войны и создание независимого еврейского государства. Постигшая еврейский народ Катастрофа потрясла еврейские массы и заставила многих евреев осознать обреченность существования в рассеянии. Сложившееся в Государстве Израиль процветающее демократическое общество, стремящееся совместить трехтысячелетнее историческое наследие с современной европейской цивилизацией, успешная борьба молодого государства за существование стали притягательной силой для еврейских масс, в особенности для переживших Катастрофу евреев Восточной Европы и еврейского населения арабских стран. Уже к 1970 г. Израиль стал вторым по численности (после США) местом сосредоточения евреев.
Однако с возникновением Государства Израиль диаспора не перестала существовать, и до сих пор большая часть еврейского народа остается в рассеянии. Культурно-психологическая связь со страной рождения и высокий социальный статус, достигнутый благодаря огромному — сравнительно с процентным отношением к основному населению — вкладу в культуру, науку и экономику, являются главными факторами, препятствующими массовому возвращению евреев диаспоры на свою историческую родину. Вместе с тем глубокая эмоциональная связь с Израилем, с особой силой проявляющаяся в критические моменты его существования (Шестидневная война, Война Судного дня и т. п.), поддерживает в евреях рассеяния еврейское национальное самосознание.
Однако по мере отдаления от периода Катастрофы в еврействе диаспоры, особенно среди молодого поколения, начинают возрождаться ассимиляционистские тенденции. Разрешение проблемы возрождающегося антисемитизма, выступающего ныне под маской антисионизма и поддержки «справедливой борьбы палестинского народа» как в леворадикальных кругах Запада, так и в официальной пропаганде стран ислама, кажется многим евреям возможным лишь на пути коренного изменения общественно-политических устоев современного общества. Сравнительно большое число евреев участвует в современных леворадикальных движениях и, принимая антисионистскую идеологию этих движении, призывает к полному слиянию с окружающими народами. Принадлежность к еврейству рассматривается этими евреями как обладание некоторым набором определенных психологических черт, приобретенных в уникальных исторических условиях двухтысячелетнего галута (обостренное чувство справедливости, интеллектуализм, способность выжить в самых трудных условиях, упорство в соревновании, неутомимая энергия и т. п.).
Проблема принадлежности к еврейству, со всей остротой стоящая перед евреями с тех пор, как в период эмансипации вероисповедание перестало служить единственным критерием еврея, была разрешена во второй половине 20 в. в отношении евреев, живущих в Израиле. При этом и здесь решение неоднозначно: несмотря на то, что согласно Закону о возвращении принадлежность к еврейству определяется галахическими критериями, существуют разногласия в вопросе о преемственности многовекового еврейского наследия в Израиле. Действительно, революционный переворот в еврейской истории, связанный с восстановлением еврейской государственности после двухтысячелетнего перерыва, отразился на всех аспектах жизни израильского общества. Некоторые высказывают мнение (см. Кна‘аним), что изменение исторически сложившихся в двухтысячелетнем галуте условий существования (резкий переход от гонимого меньшинства к господствующему в своей стране большинству, смена традиционных занятий, изменение повседневного уклада жизни и т. п.), далеко зашедшая секуляризация, взаимодействие выходцев из разных стран, воспитанных под влиянием разных культур и в рамках в значительной мере различных общинных традиций, — все это ведет к изменению психологических параметров, считавшихся характерными для личности еврея, и, следовательно, в Израиле происходит формирование новой «израильской» нации. Однако несомненно, что несмотря на все эти процессы, история Государства Израиль является непосредственным продолжением истории еврейского народа, и для людей, живущих на земле своих предков в собственном государстве, где возрожденный иврит является языком родной культуры и повседневной жизни, проблема национальной принадлежности разрешена уже тем, что идентификация с какой-либо другой из существующих в мире наций в этих условиях не может иметь места.
См. также Земля Израиля (Эрец-Исраэль). Исторический очерк.