Достоевский Фёдор
ДОСТОЕ́ВСКИЙ Федор Михайлович (1821, Москва, – 1881, Петербург), русский писатель.
Антисемитизм был неотъемлемой частью мировоззрения Достоевского и находил выражение как в романах и повестях, так и в публицистике писателя. В Достоевском соединялись ксенофобия и ненависть к «инородцам» и «инославным» вероисповеданиям, являющиеся характерными чертами русского национализма нового времени, и глубокая религиозная вражда христианина к иудаизму. Первый еврейский персонаж в творчестве Достоевского — это Исай Фомич Бумштейн («Записки из Мертвого дома», 1861–62), рижский еврей, каторжник, стилизованный под гоголевского Янкеля из «Тараса Бульбы». Манеры, внешность, молитвенные обряды и речь Исая Фомича изображены насмешливо и недоброжелательно, без малейшей попытки проникновения в его психологию и в смысл совершаемых им обрядов.
Почти все евреи в произведениях Достоевского — отрицательные персонажи, одновременно опасные и жалкие, трусливые и наглые, хитрые, алчные и бесчестные. В изображении их писатель часто прибегает к штампам и наветам вульгарного антисемитизма (осквернение иконы богоматери евреем-выкрестом Лямшиным в «Бесах», допущение справедливости обвинения евреев в ритуальном употреблении крови (см. Кровавый навет) христианских младенцев в «Братьях Карамазовых»). Вместо слова «еврей» Достоевский предпочитает употреблять уничижительные прозвища: жиды, жидки, жидишки, жидюги, жиденята.
Еврейскому вопросу уделяется большое внимание в публицистике Достоевского. В своем журнале «Время» Достоевский поддержал закон от 27 ноября 1861 г., предоставлявший расширение гражданских прав евреям, имеющим высшее образование, и напечатал возражение против антисемитских выступлений газеты славянофила И. Аксакова «День». В публицистике Достоевского 1870-х гг. еврейская тема получает противоречивую трактовку, которая, однако, остается в основном недоброжелательной. Как большинство русских публицистов того времени, Достоевский винит евреев в пореформенном разорении русского крестьянства, утверждая, что евреи представляют страшную опасность для России и ее народа — с экономической, политической и духовной точки зрения. Достоевский изображает евреев угнетателями русского народа. В то же время он утверждает, что в русском народе нет «предвзятой, априорной, тупой, религиозной какой-нибудь ненависти к еврею». Евреи, по его мнению, сами ненавидят русский народ; ограничительные законы против них — это лишь самозащита угнетенных русских от пагубного еврейского засилья. Либерализация русского политического режима приведет, по мнению Достоевского, к тому, что «жидки будут пить народную кровь». Евреи заглушат, по мнению Достоевского, любую попытку бороться с их экономическим засильем воплями «о нарушении принципа экономической вольности и гражданской равноправности». Особую ненависть Достоевского вызывает образованный еврей, «из тех, что не веруют в Бога», носитель начал космополитизма и либерализма, господствующих в Европе. Такой еврей представляется Достоевскому связующим звеном между евреем-шинкарем и лордом Биконсфилдом (см. Б. Дизраэли), антирусскую политику которого Достоевский приписывал его еврейскому происхождению. Сила «еврейской идеи» в мире препятствовала, с точки зрения Достоевского, решению славянского вопроса на Берлинском конгрессе в пользу славян, а не турок.
Получив в 1877 г. письмо А. У. Ковнера, обвинившего писателя в антисемитизме, Достоевский в том же году посвятил еврейскому вопросу несколько глав в «Дневнике писателя». Отвечая не только Ковнеру, но и другим своим корреспондентам-евреям, Достоевский утверждал, что он не юдофоб и является сторонником безусловного гражданского равноправия евреев. «Но уже 40-вековое, как вы говорите, их существование, — продолжает Достоевский, — доказывает, что это племя имеет чрезвычайно сильную жизненную силу, которая не могла, в продолжение всей истории, не формироваться в разные status in statu [государство в государстве. — Ред.]...» Достоевский испытывает страх перед этой силой, опасаясь, что она будет использована во вред русскому народу. Писатель сопровождает выражение готовности согласиться на предоставление евреям гражданского равноправия такими оговорками, которые сводят это формальное согласие на нет, и выражает сомнение в способности евреев «к прекрасному делу настоящего человеческого единения с чуждыми им по вере и по крови людьми». В письмах Достоевского 1878–81 гг. содержатся грубейшие выпады в адрес евреев, свидетельствующие о его болезненной, патологической ненависти к ним. Указывая на активное участие евреев в революционном и социалистическом движении, Достоевский говорит в одном из писем: «... жиду весь выигрыш от всякого радикального потрясения и переворота в государстве, потому что сам-то он status in statu, составляет свою общину, которая никогда не потрясется, а лишь выиграет от всякого ослабления всего того, что не жиды». В Германии Достоевский всюду видит «жидовские рожи», созерцание которых доставляет ему невыносимые муки. В советском издании Достоевского («Письма. 1832–1881», под редакцией и с примечаниями А. Долинина /Искоз, 1883–1968/, т. 1–4, М.–Л., 1928–59) все эти места опущены.
Антисемитизм Достоевского связан со славянофильскими корнями его мировоззрения, с русским национально-религиозным мессианизмом, притязания которого неизбежно приходят в столкновение с мессианизмом еврейским. Для Достоевского существование еврейства является вызовом христианству и, прежде всего, русскому православию. Перенося на русский народ свойства избранничества, рассматривая его как единственный подлинный народ-богоносец, Достоевский не мог не ощущать глубокого беспокойства по поводу самого существования еврейского народа, являющегося как бы живым опровержением этих идей. Он испытывал недоумение, граничащее с восхищением, перед тайной неистребимости еврейского народа, его верностью своей религии и своей древней родине: «... приписывать status in statu одним лишь гонениям и чувству самосохранения — недостаточно. Да и не хватило бы упорства в самосохранении на сорок веков, надоело бы и сохранять себя такой срок. И сильнейшие цивилизации в мире не достигали и до половины сорока веков и теряли политическую силу и племенной облик. Тут не одно самосохранение стоит главной причиной, а некоторая идея, движущая и влекущая, нечто такое мировое и глубокое, о чем, может быть, человечество еще не в силах произнести своего последнего слова». Для Достоевского еврейский народ, его история и его положение в мире — религиозный феномен, а религиозная природа еврейства не может измениться. «Еврей без Бога как-то немыслим, — говорит Достоевский, — не верю я даже в образованных евреев-безбожников».
Эти высказывания Достоевского вступают в конфликт с его определением «жидовской идеи» как слепой плотоядной жажды личного обогащения, как житейского материализма и безнравственности и его отношением к еврейской религии как к чему-то смехотворному и отталкивающему.
Очевидно, что глубокие противоречия, свойственные мировоззрению Достоевского, приводили его одновременно и к слепой ненависти к евреям, и к глубоким прозрениям, создавая в его уме образ еврейства, в котором карикатурные искажения сочетаются с глубоким пониманием экзистенциальных особенностей еврейского народа и его истории.